Природа не поскупилась — она щедро наделила Борю разносторонними талантами. И если бы он не был отличным физиком, то стал бы, скорее всего, незаурядным поэтом и/или писателем (или артистом, как его внук). Собственно говоря, он, так сказать, по совместительству всем этим и был…
Памяти друга
Илья Ройзен
Умер Борис Михайлович Болотовский. Скоропостижно. Он был госпитализирован, вторично за полтора месяца, по поводу анемии так и невыясненной этиологии, а сгорел за неделю от ковидной пневмонии, хотя к больнице и подготовился — был вакцинирован по всем правилам. Вскоре после этого я увидел в интернете предупреждение московского министра здравоохранения, что онкологические и гематологические больные относятся к той категории людей, которые требуют особого отношения — видимо, эта прививка может быть для них небезопасна[1]. Скончался неожиданно, хотя и не дожил меньше четырёх месяцев до 93. Потому что, когда бы ни ушёл человек, который так востребован, он все равно всегда безвременно ушедший. Я надеюсь, что имею право это сказать, потому что нас с Борей связывала дружба длиной в 60 лет.
Природа не поскупилась — она щедро наделила Борю разносторонними талантами. И если бы он не был отличным физиком, то стал бы, скорее всего, незаурядным поэтом и/или писателем (или артистом, как его внук). Собственно говоря, он, так сказать, по совместительству всем этим и был: его стихотворно-песенное творчество — начиная с университетской Дубинушки и далее по списку — хорошо известно и любимо не только физиками. Я уже не говорю о том, что это был кладезь искромётного остроумия. Нет, не просто кладезь — немало анекдотов и шуточек, подчас рискованных, а то и «ужасно крамольных», он продуцировал сам. Правда, по понятным причинам о своём авторстве помалкивал. При этом он их рассказывал мастерски — говорил медленно и как-то несколько отстранённо, никогда не улыбался загодя, и это усиливало ожидаемый финальный эффект. И наоборот — редко случалось рассказать ему что-нибудь эдакое, что его бы по-настоящему рассмешило: во-первых, он почти всё знал или же сразу догадывался, в чём будет «фишка», а, во-вторых, был тонким и разборчивым ценителем юмора. Когда мне такое удавалось, я считал это своим несомненным успехом. Одним словом, с ним всегда было интересно, светло и уютно.
Но главное другое — это его независимая и безошибочно благородная позиция по отношению к окружающим и ко всему, что происходит вокруг. Сначала он «отметился» несогласием с приговором Синявскому и Даниелю. И это сошло ему с рук. Потом — его знаменитая песня-поздравление Виталия Лазаревича Гинзбурга с пятидесятилетием: «Товарищ Гинзбург, Вы большой учёный …»[2], исполненная им под гитару на семинаре Теоретического отдела. Я помню, как поёживался при этом тогдашний замдиректора ФИАН, тихонько и обречённо приговаривая: «Ну что теперь будет, что будет …». И ничего не было …
И тогда Боря, человек вроде бы вполне от мира сего, но всё-таки в глубине души прекраснодушный Дон Кихот нашего времени, послал на самый партийный верх письмо, в котором попытался объяснить, казалось бы, самоочевидное — что непродуктивно бороться с сахаровскими общественно-политическими идеями втёмную — просто посредством облыжной брани и навешивания бессмысленных и злобных ярлыков, без отрытой и серьёзной полемики. Понятно, что тут он, мягко говоря, слегка лукавил за отсутствием возможности говорить прямо на чьей он в действительности стороне — он-то, конечно, понимал, что сражается не с ветряными мельницами — эти были куда пострашнее. Боялся ли он? Конечно, боялся! Но и просто промолчать — не мог! Сейчас мы знаем, там, на самом верху, примерно так и поступили: проштудировали сахаровский меморандум (кажется) основательно, но только в своём узком кругу как документ с грифом «совершенно секретно» — быть может по привычке, как всё, что исходило от Сахарова раньше. И, говорят, даже многое уразумели, но, главное, разумеется, поняли, что эти идеи их абсолютно не устраивают.
Письмо было спущено на райкомовский уровень, куда и был вызван Боря вместе с тогдашним секретарём парткома института, уже давно покойным Андреем Николаевичем Лебедевым — тоже, надо сказать, человеком неординарным и весьма достойным. По дороге Андрей ругал Борю — они были приятелями — и предупреждал, что не станет пытаться спасти его ценой своего собственного партбилета, если дело примет совсем уж плохой оборот. И тут нашему Дону Кихоту опять повезло — убойной команды не поступило, их принял вежливый человек, знавший Борю ещё по университету[3]; в результате ему «вправили мозги» и отпустили с каким-то относительно лёгким взысканием. По дороге домой Андрей ему сказал: «Ну что, теперь доволен — пё.. ул в лужу!». Кстати упомянем тут ещё, что по однажды обговоренному и неукоснительно соблюдавшемуся — Боже, какие же были времена! — правилу о ротации Боря время от времени становился парторгом Теоретического отдела, и при этом зав. отделом академик В.Л. Гинзбург ещё называл его представителем в нашей парторганизации от беспартийных.
Конечно, эти мои воспоминания очень фрагментарны и способны разве что вскользь обрисовать многогранный и милый моему сердцу Борин образ. Но думается мне, что долго ещё люди, которым посчастливилось близко знать этого замечательного человека, Бориса Болотовского, будут вспоминать о нём с любовью и благодарностью. Просто за то, что он был.
От редакции: читайте также: «Владимир Тихомиров: Памяти Б.М. Болотовского», «Геннадий Горелик: Ушел Борис Михалыч Болотовский»
___
[1] Правда вчера, будучи у районного врача, я узнал, что эта норма уже отменена.
[2] Переложение ещё более знаменитой песни Ю. Алешковского о Сталине.
[3] Кстати, это был отец того самого политолога Андрея Колесникова, которого теперь часто можно услышать в передачах радио «Эхо Москвы».
