Леонид Анцелович: На золотых песках

А здесь, под пристальными взорами жён, единодушно осудивших тлетворное влияние Запада, мужчины украдкой любуются импортными прелестницами с бюстами на все вкусы. На фоне этого роскошного пейзажа, хвалённый сочинский мог считаться убогим.

Леонид Анцелович

НА ЗОЛОТЫХ ПЕСКАХ

рассказ

Семидесятые. Июль. Болгария. Мучительно жаркий день. На территорию комфортабельного пляжа «Златни пясъци» (Золотые пески), вопреки дорожному знаку, въезжает весело сверкающий на солнце голубой Икарус и останавливается невдалеке от отдыхающих. С шипеньем растворяются створки передней дверцы. Вначале появляется впечатляющих размеров бюст, а вслед за ним выкатывается привлекательная дама пышных форм, годов слегка за сорок. На ней шёлковый сарафан в мелкий горошек, из-под широкополой соломенной шляпы свисают обесцвеченные локоны. Этакая мечта вдовствующего отставника. На её румяном, блестящим от пота лице, угадывается озабоченность и тревога. Вскоре выясняется, что зовут её Надежда Степановна, и что она является руководительницей группы советских туристов, у которых первая в жизни заграница. Был мир чёрно-белым, стал цветным. На шее Надежды Степановны висит потёртый армейский бинокль, а в руке знакомый с детства рупор из жести — прародитель мегафона. После обстоятельной разведки местности, по её команде из автобуса посыпались измочаленные извилистой горной дорогой разновозрастные туристы. Похоже, их подняли с постели ни свет ни заря и отправили на экскурсию по каким-нибудь ленинским местам, где Ильич отродясь не бывал, но ушлые идеологи находили их повсюду, куда ступала нога советского человека. Оставалось загадкой, как туристам удалось уболтать свою суровую начальницу отклониться от намеченного маршрута и дать команду водителю свернуть к морю.

Элитный пляж произвёл на туристов ошеломляющее впечатление. Они неоднократно слышали мнения скептиков: «Курица не птица, — Болгария не заграница», но мудрый Жванецкий справедливо утверждал: «Кто не видел других туфель, наши — во!»

Первое что бросилось в глаза — стерильная чистота, песок словно просеянный сквозь сито. От благоухания жареного на мангале мяса, доносящегося из прибрежного кафе и разбавленного запахом моря, у туристов текут слюнки. Повсюду торговые палатки с экзотическими фруктами, холодными, горячими и горячительными напитками, мороженым различных наименований и никаких очередей. В довершение этой идиллии, значительная часть дам (преимущественно молодых) загорает топлес. Их пляжный прикид ограничивается двумя треугольными лоскутками, едва скрывающими интимные места. Распластавшиеся в шезлонгах девушки кайфуют от знойного солнца, ласкового моря и собственного совершенства. Подобное зрелище у себя дома советские граждане могли лицезреть только в передачах Сенкевича «Клуб кинопутешествий» о жизни туземных племён. А здесь, под пристальными взорами жён, единодушно осудивших тлетворное влияние Запада, мужчины украдкой любуются импортными прелестницами с бюстами на все вкусы. На фоне этого роскошного пейзажа, хвалённый сочинский мог считаться убогим.

Было очевидно, что посещение туристами пляжа заранее не планировалось, так как ни у кого пляжной амуниции не оказалось, а когда они без особой надежды на успех клянчили у руководительницы разрешения искупаться в море, об этом как-то не подумали. А теперь, когда желание близилось к осуществлению, со всей остротой встал исторический вопрос — быть или не быть, что в переводе означало: наплевав на условности, искупаться в исподнем, или продолжить утомительную экскурсию, изнывая от жары и пота. Подавляющее большинство, поколебавшись, решило — быть. Исключение составили: Надежда Степановна и две пожилые дамы, которые одежду снимать благоразумно не рискнули.

И вот, взорам пресыщенных курортным великолепием завсегдатаев элитного пляжа предстали советские граждане в скандальном обличие. Мужчины поголовно в просторных семейных трусах до колен, а женщины выглядели ещё краше, ведь любые дамские «изыски» советской властью не поощрялись, а пристрастие к красивым предметам интимного гардероба считались мещанством и пережитком буржуазного прошлого. Дамы были вынуждены щеголять в том, чем их снабжала мертворожденная бельевая индустрия: в однотипных и невероятно уродливых бюстгальтерах, панталонах или трусах, где даже традиционные резинки были не у всех, у многих бельё фиксировалось рядами незатейливых пуговиц. Сутулясь от смущения, туристы гуськом бредут к морю.

Надежда Степановна ревностно поглядывает на часы, напоминая футбольного арбитра с секундомером, следящем за минутами добавленного времени. Вскоре из рупора на весь пляж обрушивается командный клич — «Группа, время!». Не успев насладиться морской прохладой, дисциплинированные туристы покорно спешат на командный зов. Выход из воды оказался не менее впечатляющим, чем заход. Намокшие трусы мужчин, потяжелев, при ходьбе норовят сползти, приходится их держать, вцепившись в резинку мёртвой хваткой. У женщин светлое бельё, приобрело скандальную прозрачность. Дамы, прикрыв ладонями интимные места, спешат к спасительному автобусу.

Через минуту, как солдаты по тревоге, они уже в полной боевой готовности. Надежда Степановна по одному их запускает в автобус. Когда последним по ступенькам с трудом поднялся пузатый мужичок, на лице Надежды Степановны возникло недоумение. Она приказала всем немедленно покинуть автобус и выстроиться в ряд. Пересчитала, после чего вся команда сгруппировалась в кружок и принялась о чём-то тревожно совещаться. Минуту спустя, выдохнули: «Женя!!!»

Помертвевшая лицом начальница взбирается на верхнюю ступеньку автобуса и, как капитан пограничного катера, в бинокль всматриваться в морскую даль. В тот момент её болезненное воображение рисует жуткую картину, как этот гад Женя в лёгком водолазном костюме, который здесь выдают на прокат, наяривает к берегам вражеской Турции, до которой рукой подать. «Соскочил» — с ужасом думает она и живо представляет, чем ей это обернётся: вылететь из партии, — покажется крупной жизненной удачей. Давно истекли те четверть часа, которые по доброте душевной она отмерила своим подопечным, — и вот такая благодарность.

Прошло ещё несколько минут томительного ожидания. Не менее жуткая мысль приходит ей в голову: «Утонул!» Но, как говорится, надежда умирает последней. Находясь в полуобморочном состоянии, она достаёт свой рупор и принимается на все побережье вопить: «Женя! Женя! Женя!» К этому страстному призыву присоединяются сплочённые общим ЧП туристы, а вскоре к ним примыкают голоса отдыхающих, и уже весь пляж скандирует: «Женя! Женя! Женя!» И на этот интернациональный призыв из густых кустов пляжной ограды выныривает долговязый, белобрысый парень. Он бежит к автобусу гигантскими шагами, буксуя в раскалённом золотистом песке, застёгивая на ходу непослушную змейку джинсов. Подбежав к начальнице, он отчаянно оправдывается, мол, случился конфуз, с кем не бывает, и красноречивым жестом указывает на свой живот. Весь его облик источает чувство вины и рабскую покорность. Переполненная идеологическим гневом Надежда Степановна окатывает Женю ледяным взглядом, обладающим нервно-паралитическим действием.

Но вскоре тревога упорхнула, розовая краска постепенно занимает свое место на её лице, и царственным жестом руки она указывает на автобусную дверь. Туристы спешат занять свои места. Икарус утробно заурчал и, выплюнув на прощанье сизое облачко ядовитого дыма, скрылся за пределами пляжа.