Борис Рушайло: Идеальный помещик Николай Ростов и его жена

Идеальному помещику необходима идеальная жена, и Толстой описывает кн. Марью в соответствии с каноном сентиментальных романов, героиня которых «ангельски добра, грациозна, обаятельна, высоконравственна, чувствительна и способна на великую и истинную любовь»…

Борис Рушайло

ИДЕАЛЬНЫЙ ПОМЕЩИК НИКОЛАЙ РОСТОВ И ЕГО ЖЕНА

Романный Николай Ростов столь сильно заслонен Наташей, Пьером и кн. Андреем, что мало интересен критикам и читателям, разве что фантастический карточный проигрыш Долохову заостряет на нем внимание и Николай Страхов в своем классическом разборе романа уделит ему всего несколько строк:

«Что может быть проще, дюжиннее, так сказать, смиреннее фигур Николая Ростова и княжны Марьи? Ничем они не блестят, ничего не умеют сделать, ни в чем не выдаются из самого низкого уровня обыкновеннейших людей, а между тем эти простые существа, без борьбы идущие по самым простым жизненным путям, суть, очевидно, существа прекрасные. Неотразимая симпатия, которою художник успел окружить эти два лица, по-видимому, столь малые, а в сущности никому не уступающие душевною красотою, составляет одну из самых мастерских сторон «Войны и мира». Николай Ростов — очевидно, человек по уму весьма ограниченный, но, как замечает в одном месте автор, «у него был здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно»

И действительно, Николай делает множество глупостей, мало понимает и людей и обстоятельства, но всегда понимает, что должно; и эта бесценная мудрость во всех случаях охраняет чистоту его простой и горячей натуры.»

Подстать Николаю и его жена:

«Говорить ли о княжне Марье? Несмотря на все ее слабости, этот образ достигает почти ангельской чистоты и кротости, и по временам кажется, что его окружает святое сияние.»

**

Страхов опубликовал свой обстоятельный разбор сразу после выхода романа отдельным изданием и сначала вызвал ироническое к себе отношение («Гением, — писали оппоненты, считает гр. Толстого один Страхов», но время шло и постепенно точка зрения Страхова стала общепринятой.

Однако, перечтя Страхова сегодня, нельзя не заметить, что характеристика Николая, подкрепленная цитатой из ВиМ, относится к Николаю 1807 года, между тем как в 1820 году в эпилоге показан Николай, прошедший через многие испытания и Толстой рисует если не идеального помещика, как Гоголь в «Мертвых душах» Костанжогло, то уж точно его потомка.

О сходстве Николая и Костанжогло в литературе не упоминается, поэтому остановимся на ней поподробнее.

Начну с домов — Николай отстроил дом просторный, но с некрашенными полами и мебелью, сработанной местными столярами, а вот жилище Костанжогло:

«Комнаты были бесхарактерны совершенно — просторны, и ничего больше. Ни фресков, ни картин по стенам, ни бронзы по столам, ни этажерок с фарфором или чашками, ни ваз, ни цветов, ни статуек — словом, как-то голо. Простая обыкновенная мебель да рояль стоял в стороне, и тот покрыт был пылью: как видно, хозяйка редко за него садилась. Из гостиной отворена была дверь в кабинет хозяина; но и там было так же — просто и голо. Видно было, что хозяин приходил в дом только отдохнуть, а не то чтобы жить в нем; что для обдумыванья своих планов и мыслей ему не надобно было кабинета с пружинными креслами и всякими покойными удобствами и что жизнь его заключалась не в очаровательных грезах у пылающего камина, но прямо в деле.»

И как схожи дома, также схожи мысли и поступки героев Толстого и Гоголя!

…Идеи об устройстве идеального помещичьего хозяйства носились в воздухе и широко обсуждались и во времена Гоголя и, в особенности, в канун и после Великих реформ Александра II, так что неизвестно, сознательно ли Толстой обратился к Гоголю, однако Николай Ростов 1820-го года и есть тот идеальный помещик, который воистину был своим крепостным «отцом родным» и которого крестьяне соседних деревень упрашивали купить их. Но и у Гоголя мужики просили Костанжогло, говоря что он дарит мужикам и лошадь и корову, на что Костанжогло отвечал:

«Это правда, что с первого разу все получишь — и корову, и лошадь; да ведь дело в том, что я так требую с мужиков, как нигде. У меня работай — первое; мне ли, или себе, но уж я не дам никому залежаться. Я и сам работаю как вол, и мужики у меня, потому что испытал, брат: вся дрянь лезет в голову оттого, что не работаешь»

— итак, и лошадь и корову получишь — только работай!

Но также рассуждает и Николай Ростов:

«… если крестьянин гол и голоден, и лошаденка у него одна, так он ни на себя, ни на меня не сработает <…> И, должно быть, потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что-нибудь для других, для добродетели,— все, что он делал, было плодотворно; состояние его быстро увеличивалось: соседние мужики приходили просить его, чтобы он купил их»

Есть и более тонкие совпадения — вот Костанжогло говорит Чичикову «Шесть лет работайте сряду <…> Но зато потом, как расшевелите хорошенько землю, да станет она помогать вам сама» — но именно через шесть лет после женитьбы Николай расплатится с долгами — аллюзия с шестью днями творения очевидна, хотя возможно и другая трактовка (в работе «Смена архетипов: к проблеме эволюции фольклорных традиций в поэтике Гоголя» указывается, что в сказках срок исполнения желаний кратен трем годам! ).

Ну и, конечно, и Костанжогло и Николай изгоняют лодырей и пьяниц — к слову сказать, именно отсутствие селекции привело к краху социалистические общины Оуэна …

И хотя Страхов справедливо считал Николая заурядным, но именно ему Толстой отдаст свои сокровенные мысли о ведении хозяйства (и в частности об учении у мужика):

«В именье же [Николая-БР] главным предметом был не азот и не кислород, находящиеся в почве и воздухе, не особенный плуг и назем, а то главное орудие, чрез посредство которого действует и азот, и кислород, и назем, и плуг — то есть работник-мужик. Когда Николай взялся за хозяйство и стал вникать в различные его части, мужик особенно привлек к себе его внимание; мужик представлялся ему не только орудием, но и целью и судьею. Он сначала всматривался в мужика, стараясь понять, что ему нужно, что он считает дурным и хорошим, и только притворялся, что распоряжается и приказывает, в сущности же только учился у мужиков и приемам, и речам, и суждениям о том, что хорошо и что дурно. И только тогда, когда понял вкусы и стремления мужика, научился говорить его речью и понимать тайный смысл его речи, когда почувствовал себя сроднившимся с ним, только тогда стал он смело управлять им, то есть исполнять по отношению к мужикам ту самую должность, исполнение которой от него требовалось. И хозяйство Николая приносило самые блестящие результаты.»

Отсюда один шаг до «мы (образованный слой-БР) должны учиться у крестьян», но в момент окончания романа Толстой еще до этого не дошел…

Однако между Толстым и Гоголем имеется коренное различие — для Николая главное понять душу и чаяния мужика, у Костанжогло же на первом месте стоит рациональное ведение хозяйства, скажем насаждение лесополос для борьбы с засухой (в скобках заметим, что это вечная русская тема — у Чехова леса сажает доктор Астров, а в советское время в 1948 году был принят как всегда гениальный план создания лсополос).

**

Идеальному помещику необходима идеальная жена, и Толстой описывает кн. Марью в соответствии с каноном сентиментальных романов, героиня которых «ангельски добра, грациозна, обаятельна, высоконравственна, чувствительна и способна на великую и истинную любовь» [см. И. Савкина, «Пишу себя», с. 156], что близко к определению Страхова «этот образ достигает почти ангельской чистоты и кротости, и по временам кажется, что его окружает святое сияния» (правда святые любили только Христа, но не имели мужа и детей и погибали за веру).

Тут нелишне отметить что и Николай впервые появится перед кн. Марьей как сказочный рыцарь, спасающий ее от взбунтовавшихся крестьян и что он даже не заметил ее некрасивость, хотя на протяжении романа эта некрасивость упоминается едва ли не при каждом появлении княжны, но в эпилоге для Николая она не просто хороша, но еще и предмет восхищения «Он гордился тем, что она так умна и хороша, сознавая свое ничтожество перед нею в мире духовном, и тем более радовался тому, что она с своей душой не только принадлежала ему, но составляла часть его самого» — вот оно, библейское, «прилепиться жена к мужу и будет плоть едина»!

Для Толстого времен ВиМ муж и жена связаны незримыми нитями, позволяющими понимать друг друга без слов, и потому Наташа перестает следить за собой и петь, а о бывшей княжне, а теперь графине Марье Толстой напишет что «это была душа, тяготившаяся телом» и вечно терзаемая тем, что она не может, как Христос любить всех и в душе своей обещала себе «исправиться и сделать невозможное — то есть в этой жизни любить и своего мужа, и детей, и Николеньку, и всех ближних так, как Христос любил человечество”

И именно Марья помогает солдафону Николаю если не преобразиться, то хотя бы научиться не распускать руки с крепостными (попутно заметим, что имя Мария традиционно связано с богородицей и всеобщей заступницей) и это именно то, что по мнению Толстого, делают с мужчинами хорошие женщины (замечу, что на протяжении всего романа подчеркиваются чудесные лучистые глаза кн.Марьи и как ни затаскана поговорка «глаза зеркало души», но в данном случае это так).

«Может быть, не нужно было делать это так педантически; может быть, и вовсе не нужно», — думал Николай [читая дневник жены о детях-БР]; но это неустанное, вечное душевное напряжение, имеющее целью только нравственное добро детей, — восхищало его. Ежели бы Николай мог сознавать свое чувство, то он нашел бы, что главное основание его твердой, нежной и гордой любви к жене имело основанием всегда это чувство удивления перед ее душевностью, перед тем, почти недоступным для Николая, возвышенным, нравственным миром, в котором всегда жила его жена».

…Конечно, Николай по вниманию к нему Толстого и интересу читателей не соперник Пьеру и кн. Андрею из-за своей неинтеллектуальности, но вот в эпилоге он выписывает и читает книги и начинает, хоть и со скрипом, меняться — но тут Толстой ставит точку.

Но перед этим он только о Николае помянет из будущего, когда земной век героев закончится и только автор может дать им окончательную оценку: «долго после его смерти в народе хранилась набожная память об его управлении. «Хозяин был… Наперед мужицкое, а потом свое. Ну и потачки не давал. Одно слово — хозяин»!»

17.11.23