Рубрика: Дневник

Если проект демонтажа отраслевого принципа организации экономики страныначнёт осуществляться, то хозяйственная и экономическая катастрофа окажется неизбежной, равно как и территориальный развал государства. Россия повторит коллапс СССР.

Вот, сорок лет, считай, прошло, сколько всего случилось, а табуреткам этим, навесным полкам, холодильнику «ЗИЛ» — сносу нет. Лес на даче километрами сгорел, метро за МКАД ушло, всю страну разворовали, скольких людей поубивали, сколько уехало, а это всё стоит и ничего ему не делается.

Нам долго морочили голову и пугали сивухой как низкопробным и низкосортным самодельным продуктом, болтали о каких-то сивушных маслах, подсовывая казёнку: разведённый спирт, в то время как весь мир с удовольствием лакал и хлебал свои замечательные дистилляты: ром, коньяк, бренди, виски, текилу…

Да, мышление не оперирует и не выбирает между Добром и злом, да, мышлению не нужен нравственный императив, но для того, чтобы мышление не превратилось в своеволие или не стало орудием зла, нужна совесть, нужна как непрерывная связь с Навигатором, довлеющая над нами и нам не подчиненная.

Материнской платой большевиков является вовсе не коммунистическая идеология (у КПРФ она уже полностью выветрилась), не атеистические идеалы (кресты метать все научились, и довольно ловко), а жажда власти: её надо захватить и удерживать, сколько есть сил…

Если честно, кофе мы не умеем ни варить, ни пить, и всего лишь подражаем в этом европейцам. Обычно Европу делят либо на пивную и винную, либо на кофейную и чайную. В обоих случаях Россия предпочитает водку.

После чемпионата мира по футболу Россия начнёт масштабную войну регионального характера, ещё не мировую, но уже и не мелочную, не грузинскую, украинскую или сирийскую, а нечто гораздо более достойное и почётное, о чём будут вспоминать не только историки и вдовы…

Мы исчезаем с карты научных полушарий, но зато занимаем лидирующие позиции на карте научных ягодиц: проекции похожи, а содержание разное… Мы давно и ловко научились обманывать себя и других, мы не хотим, не любим и не умеем быть честными, ни в науке, ни в образовании.

Большинство шимпанзе и орангутангов выглядят думающими: по глазам видно, что думают. В этом смысле они недалеко ушли в своей эволюции от депутатов Государственной Думы. Я думаю, что и думают они об одном и том же: где б чего пожрать?.. что тут плохо лежит?.. интересно, эта дама даст просто так или …

Хороший анекдот должен заканчиваться смехом, но отличный анекдот тот, который после всеобщего смеха заканчивается чьим-нибудь замечанием: «а ведь по сути — не смешно, а очень даже грустно», после чего опять раздаётся смех, на этот раз понимающий. Вспоминается классическое: «Хорошему танцору ничто не мешает — жаль человека».

В хоре я только открывал рот, но не пел. Она вызвала меня к инструменту: «Пой один». Я запел. — «Мальчик, я ставлю тебе четвёрку по пению, прямо сразу в аттестат, только ты больше ко мне на уроки пения не приходи».

Мы неисчислимыми мириадами приходили и уходили из этого мира, даря этому миру надежду: вот он, мессия, пришёл. Мы спасали и спасаем мир, неумёхи, грешники, слабые мозгами, мышцами и духом, глядишь, мы его и спасём. А пока этого не случилось — лехаим, человеки, ведь все мы человеки, каждый по-своему человек.

Как всякий много и часто пишущий и пьющий, он не стеснялся в выражениях и резкостях, его Заебанск стал символом советского города любого ранга и любой численности населения. Его «как всякий нормальный идиот, он мыслил большими масштабами» и другие афоризмы сыпались со ссылками на него и без ссылок, будто народные песни.

Флоренция — строго на север от Рима, Неаполь — также строго на юг, и те же 200 с лишком километров. Удивительно гармоничное сочетание роскоши и убожества, дворцов и трущоб — в одном кадре и флаконе. Центр Кампаньи, родина и столица застиранного белья. Город ещё более рельефный, нежели Рим, и более …

Я однажды лежал в больнице, аккурат в онкологическом отделении, прибегает один такой: «Где ваш пульс? Почему вы ещё живы?! Немедленно в операционную! У вас простуженное сердце: отрежем и наложим гипс». Слава богу, я смог сбежать от него в гинекологию — туда он побоялся соваться, чтобы не заразиться менструацией.

Теперь и уже на протяжении ста лет и ещё неизвестно сколько лёт вперёд, можно говорить, что угодно и сколько угодно — это не имеет никакого значения. Слова стали ничего не значащими. Ни в одной своей «теоретической» работе Ленин не писал о «красном терроре» и ВЧК как о предстоящих делах — …

Коррупция помогает всем, потому что она очень отзывчивая фея: она помогает людям в суде и на работе, с её помощью можно занять любую должность, избирать и быть избранным. Должность — это волшебный ключик Коррупции. У тебя маленькая должность — и тебе никто ничего за это не даст ни копейки.

Круг моих читателей никогда не был кругом — это многоугольник, и каждая вершина этого многоугольника имела свой угол зрения на то, что я пишу. Беда в том, что этих вершин всё меньше и меньше… А потом, когда я превращусь в нулевую точку, этот «круг» также станет нулеугольником. Таково моё светлое …

Книжный магазин… совершенно неинтересный. Я взял наугад «10 самых красивых мест России» — на развороте оказалась огромная мечеть в Грозном, и я брезгливо поставил книгу на место. Не то, чтобы я — ярый антиисламист, но считать это сооружение красивейшим местом России — святотатство чистой воды.

Лет двадцать ушло на бесполезную возню, и вот теперь мы вернулись туда, откуда ушли… Мы потеряли будущее как реальность, превратив его в заслонку от сегодняшних проблем, заменяющую решение этих проблем. Но если будущего нет, то нет и настоящего, есть только одно утомительное сегодня.

Рост зарплаты начинает стимулировать безделье. Потому, что в сознании давно укоренилась связка из двух идей, подтверждающихся с угрюмым постоянством: социальное признание приходит не через мастерство, а продвижением в начальство; начальство — это те, кто меньше всех работает и больше всех получает.