В момент, когда Ковчег Завета перенесли в Храм, именно Храм становится главной святыней для всего Израиля и местом пребывания Шехины «присутствия Г-спода», некоей проекции, ощутимого доступного чувствам проявления Всевышнего в трёхмерной физической материальности.

Афтара Пекудей (IМелахим 7:51-8:21)

Михаил Ривкин

В нашей Афтаре рассказывается о завершении строительства Иерусалимского Храма, о его освящении, и о той речи, которую произнёс в этот торжественный момент Шеломо. Сразу после того, как Храм был построен, состоялась тожественная церемония внесения во внутренний храмовый придел (Двир) Ковчега Завета (там, 8:6-7). С момента захвата Иерусалима Давидом и вплоть до завершения строительства Храма Ковчег Завета находился в городе Давида, вероятно — в Шатре Соборном, повторявшем, в основном, планировку Шатра Соборного в Шило. Интересно, что Керувы, согласно описания в книге Мелахим, не являются неотъемлемой частью Ковчега Завета. Они были одним из украшений Двира, Святая Святых, и уже находились на своём месте в Двире, когда Ковчег туда внесли. Потребовалось установить Ковчег так, чтобы крылья Керувов полностью его покрывали и чтобы ни Керувы ни Ковчег не выступали за пределы Двира (там 8:6-8)

«Внутри Сватая Святых было два золотых херувима, каждый 10 локтей в высоту. Херувимы, как правило, имели человеческую голову, тело четвероногого животного и крылья птицы. В сохранившихся до наших дней примерах крылья херувимов обычно сложены назад и прижаты к телу. Крылья херувимов храма, однако, раскрыты. Размах их крыльев — 10 локтей каждого, так что их крылья касаются комнатных стен с каждой стороны и касаются друг друга посередине»[i]

В момент, когда Ковчег Завета перенесли в Храм, именно Храм становится главной святыней для всего Израиля и местом пребывания Шехины «присутствия Г-спода», некоей проекции, ощутимого доступного чувствам проявления Всевышнего в трёхмерной физической материальности.

Поэтому сразу за рассказом о перенесении Ковчега Завета следует рассказ о том, как «наполнила слава Г-сподня дом Г-сподень» (там 8:11). В данном случае «слава Г-сподня» (כבוד ה’) это одно из возможных названий Шехины. Зримым проявлением этого присутствия «славы Всевышнего» стало густое облако, заполнившее весь Храм, и не дававшее коэнам возможности отправлять служение у алтаря (там 8:10). Увидев это облако, Шеломо произносит довольно странные слова:

«Тогда сказал Шеломо: Г-сподь сказал, что (Он будет) обитать (לשכון) во мгле» (там 8:12)

Глагол «обитать» (לשכון) — производное от слова Шехина, и его использование в данном контексте вполне ожидаемо. Но почему «во мгле»? Вероятно, даже Шехина, приземлённое, максимально приближенное к человеческой способности сенсорного восприятия проявление Всевышнего, остаётся всё ещё очень тонким, неуловимым, неразличимым зрительно. Максимум, что дано узреть даже самым вознесённым и праведным, это некое облако, туманная дымка. В течение какого-то промежутка времени это присутствие Шехины было настолько концентрированным, что ни один смертный не мог находиться рядом. Но прошли дни (часы?), облако понемногу расстаяло. Царь Шеломо, не будучи сам коэном, вступает во внутренние приделы Храма, и торжественно провозглашает, что, несмотря на исчезновение всех осязаемых проявлений Шехины, Храм отныне

«постоянное место для пребывания Твоего вовеки» (там 8:13)

Вероятно, именно эти слова и были сказаны великим царём в столь торжественный момент. Что же касается всей дальнейшей пространной речи Шеломо, то её следует считать позднейшей вставкой Девтерономиста, который справедливо решил, что торжественное освящение Храма — это самый подходящий момент для изложения своей историософской концепции устами Шеломо:

«Если же они согрешат пред Тобою, \…\ — и Ты прогневаешься на них и предашь их врагам, и пленившие их уведут их в неприятельскую страну, далекую или близкую, И когда в стране, где они будут находиться в плену, они обдумают (поступки свои) в сердце -своем и раскаются, и будут молиться Тебе в земле пленивших их, говоря: «Грешили мы, поступали беззаконно, совершали злые дела», И когда возвратятся к Тебе всем сердцем своим и всею душою своею в стране врагов, которые пленили их, и будут молиться Тебе, обратись к стране своей, которую Ты дал отцам их, к городу, который Ты избрал, и к дому, который построил я имени Твоему. \…\ И прости народу Твоему, который грешил пред Тобою, все проступки его, которые он совершил пред Тобою, и возбуди сострадание к ним в пленивших их, чтобы те были милостивы к ним» (там 8:46-48, 50)

Подробное описание наказания за грехи, как изгнания в чужие земли недвусмысленно указывает, что эти слова были написаны в период Вавилонского Галута. Особенно интересно, что молитвы изгнанников обращены «к дому, который построил я имени Твоему», т.е. к Иерусалимскому Храму. Это значит, что в момент написания этих строк Храм ещё не был разрушен, и мы можем дать этим словам очень точную хронологическую привязку: речь идёт о десятилетии галута Йеояхина, когда отношение Вавилона к иудейским изгнанникам было, действительно, сравнительно мягким. Именно в этот период впервые были установлены законы постоянной и регулярной молитвы, как вынужденной альтернативы жертвоприношению, причём молящийся должен был обращаться лицом в сторону Иерусалима, точнее — в сторону Храма. Более того, мы можем даже понять, о чём именно просили молящиеся: пределом их мечтаний было милосердие «пленивших их». Никаких других, более смелых планов, в период галута Йеояхина у вавилонских изгнанников не было. К этому же времени относится и смелая, новаторская теологическая идея трансцендентности Всевышнего, который, одновременно, объемлет Мир и пребывает вне Мира:

Но воистину, разве будет Б-г жить на земле? Ведь небо и небеса небес не могут вместить Тебя, тем менее этот дом, который я построил. Но обратись к молитве раба Твоего и к молению его, Г-споди, Б-же мой, чтобы услышать хвалу и молитву, которою раб Твой молится пред Тобою ныне. Чтобы были очи Твои отверсты на дом сей ночью и днем, на то место, о котором Ты сказал: «Там будет имя Мое» чтобы слышать молитву которою будет молиться раб Твой на этом месте (8:27-29)

Мы видим, что Девтерономист решительно отрицает любую географическую «привязку» Всевышнего, настойчиво и последовательно декларирует Его всемирность. Более того, и сам Храм назван не местом жертвоприношений, а местом, где лучше всего «слышны», т.е. наиболее благосклонно воспринимаются «хвалы и молитвы», и только в этом состоит сакральное предназначение Храма. Более того, мы уже видели, что сам молящийся может находиться в любой точке пространства, важно, чтобы его молитва была адресована правильному «адресату».

Очень похожие слова произнесёт, спустя некоторое время, Пророк Избавления, переживший изгнание и ставший свидетелем восстановления Храма, но, при этом проповедовавший универсальность и трансцендентность Того, кому Израиль молится смелее и последовательней:

Так сказал Г-сподь: небо — престол Мой, а земля — подножие ног Моих. Что это за дом, который вы (можете) построить Мне, и где место покоя Моего? И все это рука Моя сотворила, и стало все это — слово Г-спода! И на этого смотреть буду: на смиренного, и сокрушенного духом, и дрожащего над словом Моим. (Йешайау 66:1)

Комментарий

[i] ריצ’רד אליוט פרידמן מי כתב את התנ»ך דביר ת»א 1995 עמ’ 161-62