Диагноз у тебя, старик, и впрямь, хреновый. Но «надежда умирает последней». Я тут в Сан-Диего на международной конференции докладывал о разработках нового препарата по лечению именно таких неизлечимых инфекций. У меня с собой — несколько экспериментальных ампул. Обещать ничего не могу, но в твоей ситуации хватаешься за соломинку.
СПАСИБО, СЭНДИ!
There is nothing either good or bad, but thinking makes it so. — Shakespeare, Hamlet.
Настроение в тот вечер, как нередко в последнее время, было подавленным. Кажется это сейчас обзывают словом «депрессняк». Всё чаще и настойчивее подступали вызывающие гастритную тошноту мысли о возрасте. Слова «71 год, скоро 72» звучат безнадёжно пугающе. Дело не только в цифрах. От них можно бы и отмахнуться на время, забыть. Но тело было совсем не то, к которому привык, и оно забыть о себе не давало никак: раньше я обожал долгие прогулки; сейчас же, пройдя всего минут 30-40, я чувствую усталость и желание присесть, постоянно поднывает спина, достают приступы эмфиземного кашля, временами кружится голова, и вдобавок раздражающим фоном нависает боязнь оказаться в людном месте вдали от туалета. Самым удручающим во всём этом было чёткое понимание, что лучше становится не будет, а со временем – только хуже.
Головой я понимал, что для своих лет статистически не могу жаловаться на здоровье. Но знание статистики настроение не поднимало, а скорее напротив давило ещё больше. Всё чаще я слышал печальные новости от своих сверстников и друзей: кто заболел, а кто — и вовсе выбыл из игры.
Я был дома один с собакой: жена была в отъезде. На улице стояла жара, но леденящие струи из жалюзей в стене, плохо перемешивающиеся с тёплым липким воздухом, уюта не создавали. Я выключил кондиционер, взял холодную бутылку Стеллы, остатки сыра Рембрандт и сел на дворике. Пиво пошло «в самую кость», но минорность настроения никуда не делась, и я понял, что хочу на океан. Обычно, наши океанские закаты исцеляют любую меланхолию. Я как-то даже на эту тему стих сочинил:
Признаюсь: в молитвы не очень-то верю.
Я глух, к сожалению, к древним словам.
Но на побережье в заката преддверии
Всегда прихожу, как к Всевышнему в храм.
Тревоги, волненья, наш мир бесноватый,
События все уходящего дня
На фоне божественных красок заката
На миг, как наркоз, отпускают меня.
Через 20 минут я уже был на пляже. Был прекрасный Сан-Диеговский вечер. Я шёл по берегу океана, и зарождающийся закат должен был настраивать на умиротворение и тихую музыку. Но в этот день и океан отказывался помогать.
Захотелось в туалет. Эта проблема, правда, на океане летом решается достаточно просто: достаточно зайти по пояс в воду и несколько минут задумчиво полюбоваться закатом…
Вот опять закашлялся, закружилась голова и захотелось присесть на сухой песок. Наступал прилив, вода продолжала прибывать, и мне пришлось подойти почти вплотную к обрывистому берегу, окантовывающему пляж. Песок был мягким, мелким и тёплым. Я быстро насыпал ногой холмик-кресло и удобно полулёг, облокотившись на песчаную ложу спиной.
И вдруг внятно почувствовал, что кто-то за мной наблюдает. Огляделся: никого поблизости не было; берег был абсолютно пустынным. Но ощущение не пропадало. Ещё раз осмотрелся и вдруг увидел внимательно рассматривающее меня лицо, причудливо образовавшееся на песчаном обрыве. Губки бантиком и кокетливая чёлка на лбу делали это лицо явно женским и несколько легкомысленным. Сразу в голову пришло и имя — Сэнди, от слова “sand”.
Эта Сэнди внимательно, не мигая, глядела на меня и полуулыбалась. И тут, не знаю, что на меня нашло, но я с ней заговорил. Точнее, говорил сам с собой, но эта Сэнди, как плюшевый мишка в детстве, была моим личным и тайным другом, и я мог, не стесняясь поплакаться, не боясь насмешек и возражений. Надо отдать Сэнди должное: слушала она, действительно не перебивая. И, похоже, с сочувствием. Мне пришло на ум слышанное где-то наблюдение, что английские слова listen и silent составлены из одних и тех-же букв. Мы с ней помолчали. «Ну хорошо», — сказал я. «Омолодить ты меня не можешь, это я понимаю. Но хоть мерзопакостное настроение поднять поможешь?»
И вдруг я отчётливо увидел, что моя песчаная собеседница мне явно моргнула. Я потряс головой и протёр глаза. «Так ты правда поможешь?» — почти крикнул я. И опять она моргнула и кивнула кустиком-чёлкой. Я посмотрел внимательней. «Да, конечно показалось. Не хватало, чтобы ко всему остальному у меня поехала крыша». Посмотрел на Сэнди снова. Нет, мне не показалось. Она явно, хоть и беззвучно, что-то обещала. Я отвернулся и закрыл глаза.
Вдруг СМСкой звякнул телефон. Послание было из клиники, где недавно делали MRI и брали биопсию. Вместо ожидаемых слов «результаты последних тестов доступны на нашем портале», высветилось совершенно необычное послание на красном фоне: «Срочно явитесь в отдел неотложной помощи. Там вам сообщат о важных результатах последних тестов». Под ложечкой противно засосало, и я полубегом двинулся к машине. Не помню, как доехал. Всё было в каком-то полусне. В неотложке очереди не было никакой. Меня уже ждали и не спрашивая традиционных «когда вы родились?» и «какая у вас страховка?», сразу отвели в комнату с большим столом. За ним сидела моя врач китаянка, а рядом – ещё двое мужчин: один – в костюме, а другой — с бородкой и в кипе.
— Мне очень тяжело вам, Яков, об этом говорить, но у вас обнаружена очень редкая, очень агрессивная и совершенно неизлечимая инфекция, которая вскоре поразит всё ваше тело.
— Так я что, умираю?!
— К сожалению, да! I am very sorry!
— И сколько мне осталось?
— С неделю. Если повезёт – дней десять… Именно поэтому мы вас так срочно вызвали: времени на последние распоряжения и прощания остаётся очень мало. К нам присоединились больничный юрист и раввин, которые могут ответить на возможные вопросы.
— Спасибо, но обсуждать ни с кем ничего я пока не готов. А вы можете дать мне все результаты, чтобы я мог посоветоваться ещё с кем-нибудь?
-Да, конечно! Мы к этой просьбе были готовы
И она протянула мне большой жёлтый конверт.
— Здесь все распечатки. Электронный файл вы можете найти на вашем портале.
Не помню, как добрался домой. Появилась жгучая потребность как-то забыться. Сорвал кумкват, налил до краев в оставшийся из-под пива стакан текилы и, как уже очень давно, пожалуй с приезда в Америку не делал, выпил всё сразу. Сел на диван. Лили, словно чувствуя, что мне хреново, забралась рядом и положила голову мне на колени. Вдруг зазвонил телефон. Я взял его, чтобы выключить, и вдруг увидел, что номер начинался на +7 495 – звонили из России.
Не знаю почему, я ответил:
— Да?!
— Яша, ты? Это Володя Гипман, по кличке Гиппократ. Помнишь такого?
— Да, Володь, конечно! Ты живой? Мне кто-то давно ещё сказал, что тебя уже нет! Ты как? Ты где?
— Я в Сан-Диего, на конференции. Столкнулся тут с одним из местных специалистов, который знает тебя. Он-то и дал твой номер. Я уже сегодня ночью улетаю, но очень хотелось бы хоть на минутку свидеться.
— Да, Володь, конечно! Ты где? Я, правда, выпил, но могу взять Убер.
— Да не надо. Я за рулём. Скинь адрес – я скоро буду.
Этого Володю, по кличке Гиппократ, я не видел с 1989 года, когда уезжал из СССР. Мы были близки в «той» жизни. Но попытки связаться с ним из Америки не увенчались успехом. А потом, когда я первый раз в 2006-м приехал в Москву, мне кто-то сказал, что он попал под машину. Когда мы дружили, Володя работал врачом скорой помощи. Гиппократом его прозвали за фанатичную верность той-самой клятве Гиппократа, которую кажется все врачеватели до сих пор должны принимать. Я о нём не вспоминал многие годы, но по какой-то невероятной случайности именно о нём много думал и говорил в последнее время, описывая его в одном из своих последних рассказов.
Приехал он очень быстро: я еле успел разогреть мясо и нарезать овощи.
Гиппократ почти не изменился: такой-же крупно-квадратный а ля Жерар Депардье, силач с низким гудящим голосом. Обнялись. Текилы оставалось только на две рюмки, но нам было в самый раз: гость мой за рулём, ну а у меня – и так уже перебор: я еле стоял на ногах….
Я даже не успел его толком расспросить о том, где он и как он. Володя спросил, почему я напиваюсь в одиночестве, ну я всё и рассказал.
— Дай посмотреть выписку и диагноз.
Я протянул ему конверт. Он долго читал. Потом, со словами «я сейчас», вышел. Вернулся с маленьким чемоданчиком.
— Диагноз у тебя, старик, и впрямь, хреновый. Но «надежда умирает последней». Я тут в Сан-Диего на международной конференции докладывал о разработках нового препарата по лечению именно таких неизлечимых инфекций. У меня с собой — несколько экспериментальных ампул. Обещать ничего не могу, но в твоей ситуации хватаешься за соломинку. Помнишь, что любил повторять товарищ Гиппократ: «Primum non nocere» — «Прежде всего, не навреди». Так вот с твоим диагнозом навредить невозможно: хуже некуда… При этом всё-таки должен предупредить: ваша FDA этот препарат если и утвердит, то лет через десять. И если кто узнает, что я экспериментирую на живом человеке, могут посадить. Так что не трепись, ладно?
— Да, конечно! Я, пожалуй, никому так не доверяю, как тебе.
— Ну и ладненько! У тебя вены нормальные?
-Вроде, когда кололи, никто не жаловался.
Володя быстро и мастерски ввёл в вену свой препарат, и заклеил непривычно голубым пластырем.
— Да, я забыл сказать, что от этого препарата могут быть небольшие побочные эффекты: иногда быстрая усталость, временами сухой кашель, головокружения и более частые позывы. Но я бы очень хотел, чтобы они, эти побочные эффекты, у тебя начались как можно скорее.
— А это ещё почему?
— Это будет означать, что препарат подействовал и … ты ещё поживёшь… Со временем, если сработает (тут Володя постучал по столу), эти эффекты могут слегка усиливаться. Но для нас сейчас самое главное, чтобы это время у тебя появилось, так?
Он посмотрел на часы.
— Всё, старина, мне пора сматываться. Рад был свидеться. У тебя мой телефон есть; ты мне сообщи, как будет; ты ведь наш первый эксперимент на человеке. А сейчас давай я тебя доведу до дивана, а то ты можешь грохнуться, и иди спать.
Мы обнялись и он ушёл. А я, не раздеваясь, вырубился.
***
Когда я проснулся, то не сразу понял, где нахожусь. Потом увидел, что лежу на берегу. Судя по тому, что солнце уже зашло, но было ещё светло, проспал я минут тридцать. «И надо же, сколько успело присниться за такой короткий срок!». Но удивительно: хоть я и знал, что всё это только приснилось, настроение было непривычно радостным. Так бывает, когда снится какой-то кошмар, и проснувшись, с облегчением осознаёшь, что это был лишь сон. Я встал, закашлялся и почувствовал головокружение. «Работает!» — подумал я и усмехнулся. Все эти мои старческие проблемы, в роли «побочных эффектов» воспринимались совсем иначе: поживу ещё! Посмотрел на Сэнди. В свете сиренево-багряного, темнеющего неба её черты стали малоразличимы, но более живыми, как контуры невесты под фатой. «Спасибо, Сэнди» — сказал я. Потом повторил по-английски «Thank you, Sandy!”. И опять мне явно показалось, что она мне ответила. Вода поднялась почти до самого обрыва, и надо было торопиться уходить.
На следующий день я решил проведать свою Сэнди, но ночью прошёл дождь и я нашёл то место только по чёлке-кустику; глаз и губ уже не было видно.
Так или иначе, но навеянное моей Сэнди восприятие возрастных проблем, как сайд-эффектов, похоже вылечило меня от депрессивно-старческой меланхолии. Не знаю, правда, надолго ли.
Неплохой рассказ — читается легко.
«Все там будем» 😀