Михаэль Верник: Салями и русский язык

Конечно, спасибо военно-промышленному комплексу за эту систему, но гораздо важнее мне, как обывателю, видится система предупреждения, называемая условно «Красный Цвет», а проще — оповещение о воздушной тревоге.

Михаэль Верник

САЛЯМИ И РУССКИЙ ЯЗЫК

Прохладный вечерний ветер из пустыни обвевал балкон, на котором сидели я, Эрвин и наши жены, и пили водку. Пили за победу. За победу в войне, которую позже назовут Второй Ливанской. И неважно, что победа не бесспорна, как бывало в прошлом. Главное, что вот-вот должно смолкнуть оружие, а это в любом случае победа. Победа для тех, кто хочет просто: проснуться утром, поцеловать близких, пойти на работу, вернуться домой, рассказать сказку ребенку, любить и быть любимым, наконец…

Эрвина я раньше не знал. Он с женой и детьми приехал к нам из подвергавшейся ежедневным ракетным обстрелам Хайфы. По приглашению моей мамы. Просто перевести дух. Мама в свое время работала вместе с родителями жены Эрвина.

Сам Эрвин — колоритнейшая личность. Экстраверт, весь нараспашку: громкий и открытый смех и длинные, не лишенные юмора и самоиронии монологи о себе… Правда, не всегда понятные на первый слух. Дело в том, что русский язык Эрвин учил лет тридцать назад в украинской школе закарпатского городка, в котором все говорили на венгерском. А в семье Эрвина общались на идише. Теперь представьте, какой у него был русский. Работал Эрвин на какой-то радиостанции рок-обозревателем и гонялся за известными исполнителями, как агент «Моссада» за нацистскими преступниками. B свободное от эфира время он «пахал» на колбасном заводе. Выпускал салями. В любых других обстоятельствах я бы упивался общением с таким типажом, но не тогда… По телевизору ежеминутно включались репортажи о попытках дипломатов остановить боевые действия и развести в стороны участников конфликта. Напряжение висело в воздухе и ощущалось плечами и животом. И даже вторая опустошенная бутылка не помогала его снять. Вот в картинке появился пресс-секретарь премьера и объявил, что дипломатические усилия третьей стороны увенчались успехом. Обе стороны конфликта согласились подписать условия прекращения огня. Только сейчас в мое загруженное сознание проник обрывок последней фразы Эрвиного монолога: «…а мой сосисьник Мишка не обращал внимания на сирены…» Стоп! Сосисьник, сосисьник… Что за сосисьник? Соратник, сокурсник, собутыльник, наконец — знаю… Но кто такой сосисьник? А-а-а, это же, наверняка, молочный брат! То есть, одну, извиняюсь, сиську, в свое время, опустошал Эрвин, а вторую, в то же время, незнакомый мне Мишка… Может так это у них, у советских венгро — украинских евреев? Эрвин увидел признаки недоумения у меня на лице и спросил с чем оно связано. Я рассказал ему, с каким трудом «допетрил», что речь идет о его молочном брате. «Какой молочный брат? — изумился Эрвин — Мишка у нас отвечает за производство сосисок».

А потом мы смеялись. Долго, взахлёб, со слезой и завываниями… Вот и пришло время смеяться.

02/01/2008 (полтора года после Второй Ливанской)

Ухохочешься

Понравилось мне на работу ходить. Нет, работа мне всегда нравилась, но вот ходить на неё… Уходить — да, в радость: домой, к семье. А последнее время и приходить в кайф. Весело стало. Экшен.

Пришёл, а тут новое оборудование — сменщик демонстрирует большой такой динамик с кнопочками. Аппарат для оповещения о воздушной тревоге. Вот коллега и объясняет, что к чему. В случае тревоги: на что жать, что предпринимать. И так, объясняя, дотронулся невзначай до динамика, тот вдруг как заверещит противно-грозным голосом: «Красный цвет! Красный цвет!» Мы опешили: неужели динамик на нас завёлся? За непочтительное отношение? Аж испугались, до чего техника интерактивная дошла! А через секунду поняли, что просто сигнал воздушной тревоги. Привычный. И отлeгло. Побежали подопечных собирать и в убежище вести. За всё, про всё — минута. Я справа в охапку — апатичного, слева — катaтоничного, а маниакальный впереди бежит, не догнать.

Через некоторое время после отбоя моя коллежка, медсестричка, симпатичная, но строгая, мне говорит: «Миша, Борису надо бы искупаться и трико сменить. Я его попросила, но, думаю, меня он не послушается, ты ему скажи построже, по-мужски.» «Нет, — говорю, — oставь, не до помывки, вдруг опять обстрел? А он в душе». «Надо, обстрел обстрелом, а гигиену никто не отменял». Поговорили — как накаркали. «Красный цвет!!! Красный цвет!!!» Пробегаю, смотрю, а она Борю тянет. Из душа. Помылся-таки. Послушался. Тот за ней семенит, простынёй обёрнутый. Юлий Цезарь в тоге, блин. И под простынёю ничего, только трусы красные. Красный цвет! Красный цвет! Ухохочешься!

А у меня опять под мышками, ага, справа — апатичный, слева — кататоничный…

Раньше спина болела, а теперь ничего. Прошла.

02/01/2009 (операция Литой свинец)

Репортаж из-под купола

То, что «Железный купол» показал себя действенным средством ПВО, мало повлияло на моё отношение к новой действительности — жизни под перманентным ракетным обстрелом. Зато как символ новой реалии фразочка: «жизнь под «Железным Куполом»» хороша — это уже скуп.

Конечно, спасибо военно-промышленному комплексу за эту систему, но гораздо важнее мне, как обывателю, видится система предупреждения, называемая условно «Красный Цвет», а проще — оповещение о воздушной тревоге. И пусть она застаёт тебя в разных, порой самых неожиданных местах, но сам факт, что она даёт тебе от нескольких десятков секунд до нескольких минут переключиться на новую волну и найти убежище от металлических осадков или, хотя бы, помолиться, ставит её вровень с лучшими друзьями. Хорошо, что я не девушка, иначе пришлось бы выбирать, что дороже: «Красный Цвет» или бриллианты.

А ещё греет душу определение «Защищённое помещение». Даже если такая надпись красуется на самом задрипаном сарае — внутри чувствуешь максимальный душевный комфорт. Проверено.

Получилось, что процедурная, в которой я следил за выходом из наркоза нескольких пациентов, находилась в помещении, не снабжённом табличкой. Честно, при обстрелах чувствовалось неуютно. Вдруг появился представитель больничной безопасности и возвестил, что данная постройка отвечает всем критериям убежища, а бетонные перекрытия выдержат падение любого «града», дело только за табличкой. И тут же в душе нирвана.

Пробежка к кнопке домофона во время воздушной тревоги превращается в волнительное мероприятие. Там внизу кто-то ищет убежищa в замкнутом подъезде. Открываю, потом мыслишка: «Ну, и зачем ты это сделал?» Следующая мысль: «А кем бы ты был, если бы не открыл?» — ставит всё на свои места.

Мой пёс Макс по сигналу тревоги привык бежать и, зачастую, в комнате-убежище оказывается раньше нас. Последний обстрел начался, когда Макс отдыхал в прохладном убежище, которое в обычное время служит мне кабинетом. Привычка бежать ему не изменила, и всю тревогу мы провели в «догонялках» вне бронированных стен.

А мальчишки записали звуки сирены на мобилки и иногда запускают их, пугая окрестных старушек. Их, дураков, гоняют, но разве это их делает меньше мальчишками.

Ну, и к чему я это выложил? Да просто, жизнь продолжается. Лэхайм.

28/08/2011 (безымянная вспышка конфликта)

Дорогой Михаэль

— Что это, сирена, дорогой Михаэль?

— Вы, дорогой Михаэль, сами не слышите? Если нет, вот и по радио оповещают.

— И что делаем, дорогой Михаэль?

— А что остаётся? Убежище рядом есть?

— Нет.

— Капитальное строение? Ну, хоть стена?

— Нету. Мы же в чистом поле.

— Решайте. От подлётной минуты всего ничего осталось. Сейчас рванёт, а, может, и не раз. Как там по инструкции? «Если вы не успеваете зайти в здание или укрытие, необходимо остановить машину, выйти из нее, лечь ничком на землю и прикрыть голову руками».

— Кому? Мне?! Уважаемому человеку на шестом десятке, мужу, отцу, деду, госслужащему наконец?

— Вы себе льстите. Не на конец, а на живот, рядом с бордюром. И руки на затылок, дорогой Михаэль.

— Ладно, лежу уже, лежу. Ведь себе я, Михаэль, дорогой.

15/05/2021 (операция Страж стен)

А жизнь продолжается

Осколки. Они повсюду, большие и малые, эти посланники смерти. Уверен, если полезть на крышу нашего дома, то можно собрать пару килограммов.

А жизнь продолжается.

Вечером вывел погулять собаку. Прекрасная погода. Свежий ветерок обвевает истомленный жарой район. Краски дня померкли, но только не в небе. Оно голубое, яркое, бескрайнее. Редкие, бессмысленные в неумении пролиться дождём белые тучки, только подчёркивают всеохватность голубизны.

Вдруг рокот, и на голубом холсте неба выписывается абсурдистская картинка. Белый след от противоракеты, как стебель, и на его вершине прямо передо мной расширяется цветок разрыва уничтоженного снаряда. Рукотворная действительность на глазах лишает небо божественного присутствия.

А жизнь продолжается.

Дочь прислала подсмотренное — старший пятилетний внук объясняет младшему, почти трёхлетнему: «Просто успокойся. Будет очень громко. Только не надо плакать. Надо подняться наверх. Надо быстро идти. Вот так». И показывает своим примером, как подниматься на верхний этаж в комнату-убежище.

А жизнь продолжается.

Боятся все. Но только у нашего пса есть привилегия показывать свой страх без всякого притворства. Во время сирены и обстрела он весь дрожит, жмётся к нам и поскуливает.

А жизнь продолжается.

14/05/2021 (операция Страж стен)