В этот отчаянный момент они решились: вместе с парой молодых соседей на своём автомобиле, у которого взрывом выбило заднее стекло, в мороз — рванули в сторону Житомира.
ПОЕЗДКА В УКРАИНУ
(Продолжение. Начало)
Очерк 6
Я решил называть его Кремнём, а её — Жемчужинкой, хотя предварительно попросил разрешения — и получил его — использовать настоящие имена. У них красивые имена, очень им идущие. Однако потом я понял, что символические имена помогут читателям лучше воспринять этих необыкновенных обыкновенных украинцев и увидеть через них многие аспекты идущей сейчас трагедии, конца которой пока никто не знает. И фамилию я им тогда уж тоже решил дать изменённую, но не символическую, простую украинскую — Пилипчуки.
Они старше меня. Кремень — существенно, ему сейчас 84 года. Он крепок физически, во всяком случае, производит такое впечатление. Коренаст, ладно сбит, выглядит моложе своих лет. Плотного сложения, но не толст. Обладает ясным, хватким умом, быстро ориентируется в обстановке. Общителен и доброжелателен. До сих пор работает — руководит хором. Я у него не спрашивал, но думаю, что — не за деньги. Легко управляется и с компьютером, и с автомобилем. Судя по всему, есть много инструментов, с которыми он легко управляется. Говорит Кремень чётко, достаточно громко, легко строит фразы. Мне показалось, что он получает удовольствие от собственного владения словом.
Жемчужинка — сухонькая, скорее миниатюрная женщина, с не по-старчески красивым лицом. Кажется, что она светится изнутри. Не ярким, но спокойным и ровным светом. Насколько мне, атеисту, позволено судить, так, как её лицо, должны выглядеть лики святых. Она немногословна, говорит не спеша, взвешивая свои слова. Но немногими словами умеет создать выпуклую картинку. Голос у Жемчужинки тихий.
Пилипчуки удивительно дополняют друг друга; после общения с ними в течение нескольких часов у меня осталось ощущение необычайно гармоничного семейства. Я виделся с ними впервые, но если с Кремнём немало переписывался несколько лет, видел записанные им видео и неплохо представлял его себе визуально, то о Жемчужинке у меня до встречи было весьма опосредованное представление — как о жене Кремня, от которой он передавал нам с женой приветы. Честно говоря, я не ожидал, что она мне так понравится. Не меньше Кремня, а может — даже больше.
Прошлое семьи Жемчужинки — ещё одна история, которая выглядит как плод чрезмерной фантазии неопытного драматурга, решившего показать пример губительного действия советской власти на судьбы украинцев и переборщившего с ужасами. Если бы только это не было правдой — правдой, рассказанной Жемчужинкой скупыми словами, тихо и без пафоса. В семье её бабушки было 8 детей. Старшая, мама Жемчужинки, успела выйти замуж и уйти в семью мужа до раскулачивания. Её родителей и шестерых братьев-сестёр раскулачили и вывезли из Украины. Самого младшего брата один из раскулачивателей пожалел и прогнал: беги, мол, отсюда. Поэтому он тоже уцелел — как и мама Жемчужинки. А те восьмеро, кого вывезли, все погибли — в первую же зиму.
Мама Жемчужинки родила до Голодомора четверых детей. Все они в Голодомор умерли. Как именно, Жемчужинка не знает. Её мама так и не смогла рассказать: начинала плакать. Но взрослые, мама Жемчужинки с мужем, как-то пережили Голодомор — и после этого у них родилось ещё четверо детей. Жемчужинка — второй ребёнок из этой, второй четвёрки.
Кремень тоже рассказывал об истории своей семьи, но я, к стыду, почти ничего не запомнил из его рассказа. Помню, что советская власть проехалась и по этой семье, но вот как именно — забыл. Остался в памяти лишь рассказ, как во время Второй мировой он с мамой и двоюродной сестрой куда-то пытались переехать — видимо, неудачно, поскольку вернулись в то же село. Удивительно, как сам Кремень сумел в таком возрасте запомнить это событие. Он объяснил, что было очень холодно и мать повязала ему поверх шапки шерстяной платок — как девочке, что было ему очень неприятно. Поэтому и запомнил. (Память — особый талант, и Кремень им обладает в огромной мере.)
Во взрослой жизни Пилипчуки получили высшее образование и стали инженерами. Судя по всему, у них была обычная советская, а потом — постсоветская, жизнь. Жили в Киеве. Работа, семья, хобби (которых у Кремня — множество). Один ребёнок, сын — чуть старше моего сына, сейчас ему 55. Двухкомнатная квартира. Сын вырос, женился. Пилипчуки вышли на пенсию. Желая помочь семье сына, в 2012 году отдали ему киевскую квартиру, а себе купили маленькую однокомнатную в Макарове, где рассчитывали спокойно коротать старость. Квартирка — не самая подходящая для пожилых людей: на пятом, последнем, этаже дома без лифта. Видимо, они надеялись сохранить физическую форму до конца. Или просто полагались на авось, только не русский, а украинский.
Я видел их квартиру — собственно, в известной степени мы и поехали в Макаров, чтобы увидеть её — только сгоревшей, наверное, почти не изменившейся с мартовского пожара два года назад. Но могу себе представить, как она выглядела до войны. Пилипчуки не рассказывали об этом специально, но по отдельным фразам, по обгоревшим деталям быта, можно было понять. Наверняка, всё в ней было рационально, продумано, чисто. То, что в кухне у Жемчужинки не было грязного пятнышка — можно не сомневаться. Представляю, как Кремень всё там оборудовал, чтобы посуду удобно было мыть и полотенце висело в самом удобном месте. Из балкона он сделал лоджию, в одной стороне которой оборудовал для себя мастерскую («возиться с инструментами, мастерить — моё хобби»), а с другой стороны оставил место — для них обоих: постоять, посмотреть на деревья под окнами, послушать, как птицы поют. Не знаю, где стоял его компьютер, но наверняка — на почётном месте («я туда отсканировал почти все наши семейные снимки; фотография — ещё одно моё хобби»). Стены в узком коридорчике тоже использовались — вдоль них стояли полочки с книгами. Квартирка очень маленькая — особо не размахнёшься.
Здесь и застало семью Пилипчуков 24 февраля 2022 года. По несчастливому стечению обстоятельств место их пенсионной жизни оказалось на острие одного из главных ударов Орды. Макаров — на запад от Киева, возле стратегически важного шоссе, соединяющего украинскую столицу с Житомиром. Отрезать Киев от Житомира и, вследствие этого, от всей Западной Украины — был план путинских генералов.
Российские части без остановки промчались через Макаров в один из первых дней войны, может быть, даже в первый. Потом последовало несколько суток мнимой тишины. В эти дни Пилипчуки обдумывали, что им делать, взвешивали план убежать из зоны боёв. Техническая возможность для такой попытки у них была: семья владела автомобилем, а сплошной линии фронта тогда ещё не существовало. По дорогам в первые дни войны могли ещё передвигаться гражданские. С большой опасностью: некоторые машины варвары просто расстреливали, но большинство всё же пропускали. Кремень и Жемчужинка решили не пытаться. В нашей части города нет никаких военных объектов, русским незачем стрелять по обычным жилым домам, пересидим немного, осмотримся, думали они. И ошибались.
Пятого марта русские сделали как раз то, что казалось Кремню абсурдным: повели артиллерийский огонь по жилому дому — их дому. Кремень написал в Фейсбуке, что вражеский снаряд сорвал крышу прямо у них над головой. В этот отчаянный момент они решились: вместе с парой молодых соседей на своём автомобиле, у которого взрывом выбило заднее стекло, в мороз — рванули в сторону Житомира. Им повезло: русские не задержали на блокпостах. Какое-то недолгое время Пилипчуки провели в Житомирской области, а потом поехали дальше на запад, во Львов. Я написал Кремню туда, предложил денежную помощь. «Спасибо, не надо, — ответил он мне. — У нас всё есть, хорошие люди пустили нас в свою квартиру, волонтёры помогают и с едой, и с одеждой, и даже айпэд мне подарили. У нас всё есть».
Примерно в это же время Кремень сообщил — снова в Фейсбуке — что в одну из квартир под их квартирой попал снаряд, русский танк неизвестно почему выпалил, возник пожар, и всё в этой секции дома сгорело. Он приложил фотографию частично сгоревшего дома. В те дни интернет был переполнен такими фотографиями из-под Киева.
Два-три месяца Пилипчуки провели во Львове, а потом вернулись назад, сравнительно скоро после освобождения Киевской области от войск Орды. Куда они в точности вернулись, я не понял: то ли в Киев, то ли снова в Макаров — Кремень писал об этом не очень внятно, мне показалось, что он не хочет вдаваться в подробности. Вначале он надеялся, что они быстро отремонтируют свою квартиру, потом понял, что ремонт требуется большой и самим им не справиться, придётся ждать, пока до этого дойдут руки у государства. Руки у государства всё не доходили. Где живут Пилипчуки, я не понимал.
И вот — мы с сестрой в Киеве и едем в Макаров на договорённую встречу с Пилипчуками. По тому самому стратегически важному шоссе на Житомир. Наш Водитель часто ездит по этой дороге, хорошо её знает, то и дело показывает нам не сразу заметные для неопытного глаза следы недолгой, но яростной кампании 2022 года. «Здесь был ресторан такой-то, видите, яма, вот — часть парковки с асфальтом, а здесь — выставочный зал, ярмарки разные проводились, нет — левее, там ещё кусок стены остался. А эта стройка, на той стороне — там был большой фермерский дом, не знаю: они восстанавливают или купил кто…» День весёлый, солнечный, дорога красивая. Кое-что мы, наверное, заметили бы и без Водителя — например, большой участок, обнесённый высоким забором с надписью «Здание школы восстанавливается», но в основном едва ли поняли бы, как много здесь было разрушено.
После некоторых сложностей (наша вина: мы приехали не с той стороны, откуда нас ожидали, естественно, повернули на указанном перекрёстке в противоположную сторону) встречаемся с Пилипчуками. Какими мы их увидели, читатель уже знает. А у меня в тот момент появилось ощущение чего-то не совсем реального — таких светлых, благостных людей я, пожалуй, никогда в жизни не встречал. И это ощущение не ослабевало во всё время, которое мы провели с ними вместе, даже, я думаю, крепло.
Однако помимо высоких ощущений есть ещё и простые чувства, бытовые. Идёт вторая половина дня, мы голодны, Пилипчуки, как мы выясняем, тоже ещё не обедали, хотим пригласить их в ресторан. Возникает заминка: мы не подготовились достаточно, понадеялись на знания местных жителей, а Пилипчуки явно ресторанами не пользуются и у них нет чёткого понимания, где они и какие открыты в дневное время. Жемчужинка вспоминает о столовой, прямо по пути к их сгоревшему дому, куда мы собираемся направиться. Подъезжаем: столовая ещё открыта, но скоро закроется. Надо быстро решать: подходит ли она нам. Выбор блюд невелик: один вариант комплексного обеда. Кремень, быстро сообразив, кто из нас двоих практичней и решительней, ставит задачу Марианне. Она быстро её решает — и решает правильно: комплексный обед — нормально.
Макаровская столовая — один из лучших примеров переплетения старого и нового в сегодняшней Украине. Могу попасть пальцем в небо, но мне показалось, что её здание начало свою службу в качестве заведения общепита ещё в советское время. Скучноватый вытянутый зал с одинаковыми длинными столами по обе стороны прохода. Комплексный обед — выражение и понятие из той же эпохи. Но при этом — удивительная чистота, опрятность, явно не показное радушие девушки-официантки, обслуживавшей нас (во всей столовой в это время перед закрытием были только мы и она). А главное — удивительно вкусно. И солянка, и плов, и компот из сухофруктов — все три составные части (три источника) комплексного обеда приготовлены так, что только пальчики оближешь.
За этим комплексным обедом, дешёвым даже по украинским меркам, мы удивительно быстро сошлись с Пилипчуками, узнали многое об их прошлом и настоящем. Трудно объяснить, как это возможно, но даже слушая трагические истории (как история семьи Жемчужинки), я всё время находился в приподнятом, даже как будто радостном настроении. Такие они люди. В какой-то момент разговор зашёл о русском языке, как изменилось к нему отношение у украинцев в последние два года. Кремень сказал, что его отношение никак не изменилось. Его родной язык — с детства и на всю жизнь — украинский, но русским он пользуется свободно, общается на нём, когда надо, не испытывая негативных эмоций. Вот только одно переменилось: раньше он пел и украинские песни, и русские, а теперь — петь на русском не может, как отрубило. Песни — только на украинском. Единственное исключение — Окуджава. Песни Окуджавы он может и сейчас петь. И вдруг тихонько запел «Виноградную косточку». Пару раз запнулся, забывая слово, но допел до конца. Красиво, с чувством. Было для меня в этом пении что-то странное. Уж больно выбивалось оно из всех стереотипов исполнения Окуджавы. В столовой в Макарове, украинец, квартира которого сгорела от снаряда российского танка, пел «Виноградную косточку» безо всякой стилизации — ни под самого Окуджаву, ни под интеллигентский канон её исполнения. И через это очевидное несоответствие пробивалось что-то новое, особенное — в самой песне. К сожалению, больше ничего Кремень не пел. Задним числом, вспоминая нашу встречу, я больше всего жалею, что не попросил его спеть украинскую народную песню. Удобное время и место — были, я потом о них расскажу, но — я не сообразил. Вот тут, как я понимаю, новому и особенному не надо было бы пробиваться через какие-либо несоответствия.
Мы тоже рассказали Пилипчукам немного о себе, о первых впечатлениях в Украине, о том, как и почему (по нашему мнению) меняется отношение к войне, которую ведёт Украина, у американских политиков и простых американцев. Они оказались прекрасными слушателями, особенно Жемчужинка.
Наверное, мы могли бы долго ещё разговаривать, но официантка, смущаясь, напомнила, что прошло двадцать минут после времени закрытия столовой, о котором нас предупреждали. Мы поблагодарили, расплатились — и поехали дальше: к дому, где жили Кремень и Жемчужинка до войны. Очень хорошо, что мы не попали туда сразу: общение в столовой подготовило нас к восприятию случившегося, может быть, и Кремня — к рассказу.
Несколько минут езды — и вот мы стоим перед входом в подъезд обычной многоэтажки — бетонного дома, облицованного светлой плиткой. Над входом в подъезд — относительно чистая стена, ничего необычного. Правее — как будто из другого материала, почерневшая секция. «Вот там, наверху, — показывает рукой Кремень, — наша квартира. Самый верхний балкон — наш. Но давайте по порядку. В то утро пошли мы с Жемчужинкой по воду. Водопровод не работал, все ходили за водой к колонке. Когда мы возвращались, вот здесь стояли двое мужчин, разговаривали». Жемчужинка прижала ладони к лицу и всхлипнула. Как ребёнок.
«Отойди немножко, — Кремень, нежно, но повелительно назвал её имя: — Ты всё это знаешь, тебе лишний раз слушать не надо». И он продолжил свой рассказ. А я перескажу его в следующем очерке.
