Владимир Рывкин: АВТОГРАФЫ

 В памяти театральный бум шестидесятых. Он был, кажется, во всей стране. Или я просто больше тогда интересовался театром? Нет, наверное, все-таки было тогда какое-то необычное время. Ан­шлаги в московском “Современнике”, одесском русском им. Иванова и многих, многих столичных и периферийных театрах.

Владимир Рывкин: АВТОГРАФЫ Читайте далее

Юрий Вешнинский: «…Звалось судьбой и никогда не повторится

В годы моей учёбы в МСХШ перед «Третьяковкой» стоял не памятник её основателю Павлу Михайловичу Третьякову, как сейчас, а изваянный из красного гранита Сергеем Дмитриевичем Меркуровым величественный памятник Иосифу Виссарионовичу Сталину. Он стоял там с 1939 года по 1958 год

Юрий Вешнинский: «…Звалось судьбой и никогда не повторится Читайте далее

Маркс Тартаковский: Свидетель времени — III

Еще не были изобретены лазеры, еще слыхом не слыхивали о нейтронных звездах с их пучковым излучением, о вспыхивающих небесных светилах, космических объектах с переменным блеском, чьи лучи скользят по небесной сфере, — и мне трудно было представить мой реальный зайчик, посланный за мириады километров. Но ясно было, что в мгновение, …

Маркс Тартаковский: Свидетель времени — III Читайте далее

Яков Махлин: Ненормированная стезя газетчика

Газетный киоск на вокзале открывал окошечко к отходу поезда на Ковдор. Купил «КоЗу», интересно, же, какой псевдоним выбрала практиканточка. Репортаж, развёрстанный на пять колонок, на прежнем месте. По самым заголовком газеты. Гляжу на подпись: «Е. Бабаева».

Яков Махлин: Ненормированная стезя газетчика Читайте далее

Маркс Тартаковский: Свидетель времени — I

Тупиковая улочка, где мы жили, с проходами через дворы и огороды на Белопольскую и, с другой стороны — на Махновскую улицы именовалась по-разному — именами прославленных деятелей революции. Когда очередной деятель загадочно исчезал, улочку переименовывали — опять мимо… В конечном счёте назвали прочно — Владимирской. Тогда как обитатели нашего околотка …

Маркс Тартаковский: Свидетель времени — I Читайте далее

Яков Махлин: Ненормированная стезя газетчика

Книга Разина читается, как захватывающий роман. Нет, автор не сражается подобно героям «Трёх мушкетёров» с гвардейцами кардинала, не гоняется вместе с Остапом Бендером и его подельниками за сокровищами мадам Петуховой. А читатель нетерпеливо ждёт, что же там, на следующей странице?

Яков Махлин: Ненормированная стезя газетчика Читайте далее

Олег Кац: Форма три или вздох дракона

Я был неплохим проектировщиком систем автоматики. Довел до автоматизма выбор системных решений. Прошел своеобразную самоподготовку, изучив на досуге редкий солидный труд Черча «Введение в формальную логику». Немного радиолюбительствовал, немного конструировал. Любил шахматы.

Олег Кац: Форма три или вздох дракона Читайте далее

Юрий Вешнинский: «…Звалось судьбой и никогда не повторится…»

Вообще, после смерти бабушки наша, державшаяся исключительно на преданности и взаимной солидарности её детей и существовавшая больше в её и их иллюзиях, чем в реальности, «большая семья» стала стремительно распадаться. И ко времени «перестройки» (после смерти всех бабушкиных детей) — распалась совсем.

Юрий Вешнинский: «…Звалось судьбой и никогда не повторится…» Читайте далее

Маркс Тартаковский: Свидетель времени -II

Я не застал его в живых, когда четверть века спустя наведался в Бердичев. Его вспомнила жилица комнаты, восстановленной взамен уничтоженной нашей. Старик азартно выдавал еврейские семьи украинским полицаям. Он был особенно инициативен: требовал от жертвы денег за недонесение; доносил потом, получив искомое…

Маркс Тартаковский: Свидетель времени -II Читайте далее

Яков Махлин: Ненормированная стезя газетчика

В век, когда мы всё резче отставали в компьютеризации, в прочих новейших достижениях, наша пропаганда упорно продолжала превозносить людей с серпом и молотом в руках. Людей, занятых ручным непроизводительным трудом. Может, стоящие у руля идеологи пытались таким образом компенсировать пробелы в истинной заботе об этих тружениках?

Яков Махлин: Ненормированная стезя газетчика Читайте далее

Феликс Рахлин: Из моих писем

Впрочем, среди моих близких друзей один (Изя Маневич) был, как и Вы (уж извините, но воспользуюсь лагерным сленгом) вертухаем, однако подальше даже знаменитого Ивделя: в более чем 1000 км севернее Магадана! Представьте — жив, в городе Днепре (-петровск отброшен в порядке борьбы с коммунистической символикой)… И тоже, как я , …

Феликс Рахлин: Из моих писем Читайте далее

Олег Кац: От забора и до обеда

Дважды в неделю был кросс, иногда в полной боевой выкладке… но только сначала, пока не приняли присягу. Офицерам тоже не улыбалась потная беготня. Но и на обычных занятиях мне приходилось трудно. Вялое инженерское тело не выдерживало нагрузок.

Олег Кац: От забора и до обеда Читайте далее

Александр Левинтов: Лекции о профессионализме. Продолжение

Я постоянно был в контрах с коллегами, считая, что язык можно преподавать только с любовью и уважением к нему, что лингвистическое оружие — самое сильное: оно разоружает армии. Коллеги же мои — не иммигранты, а эмигранты, уехавшие давным-давно с обидой и ненавистью к оставленной за бортом стране.

Александр Левинтов: Лекции о профессионализме. Продолжение Читайте далее

Александр Левинтов: Лекции о профессионализме. Продолжение

Володькин папенька сколотил бригаду художников-инвалидов, которая на конвейере лепила сталиных… Папенька умудрился при обыске спрятать три миллиона рублей на глазах у опешивших оперов. Он сунул деньги в бюст Сталина и тут же замуровал свежим гипсом отверстие. Оперы не решились разбивать Сталина, и вещдок пропал.

Александр Левинтов: Лекции о профессионализме. Продолжение Читайте далее

Александр Левинтов: Лекции о профессионализме

За свою жизнь я перепробовал себя более, чем в сорока профессиях. Но не хотел бы чувствовать себя профессионалом в большинстве из них, особенно в таких, как поэзия, беллетристика, животноводство, развозка пиццы, погрузочно-разгрузочные работы, карточное шулерство, дизайн церквей и досок почета, молевой сплав и философия.

Александр Левинтов: Лекции о профессионализме Читайте далее