Метка: Михаил Ривкин

Иное дело — выбор между двумя «добрыми» поступками. Поехать на край света воевать против ИГИЛ или сидеть каждую неделю несколько часов с беспомощными стариками в доме престарелых? Вот выбор, который по-настоящему можно назвать нравственным выбором.

Казалось бы, всё ясно: РАМБАМ принял облегчающий подход, и запретил только те изображения, которые предназначены для идолопоклонства. Но почти сразу за второй идёт четвёртая заповедь, в которой запрет существенно расширен…

Ненависть Амалека к Израилю, это инстинкт ротвеллера, который бросается на беззащитного ребёнка именно потому, что тот беззащитен. Сотни и тысячи таких псов подстерегали и подстерегают Израиль на каждом повоте его исторического пути. Ни одного случая укусить они не упускают, на то они и псы.

Справедливость — понятие симметричное, и тот, кто требует справедливости для себя, не вправе отказывать и другим в справедливых требованиях. Книга Деварим мотивирует требование «не гнушаться египтянином» довольно странно: «ибо пришельцем был ты в земле его» Именно так! Не рабом, а пришельцем.

Рабби Акива сформулировал великое правило: «Все предопределено, но свобода дана» (Пиркей Авот 3:15). На первый взгляд, если вторая половина этой формулы выражает именно принцип свободы воли, то первая её половина этот принцип начисто отрицает! Но истинный смысл этих слов сложнее…

Йеошуа видит человека с мечом, Моше — ангела в пламени огня. Это указывает на особую миссию духовного провиденциального водительства по отношению к сменяющим друг друга на Земле поколениям евреев. И именно от этого ангела-народоводителя Моше воспринял первую свою пророческую миссию…

И каждый еврей потомок Израиля, получает именно это, многослойное и многогранное благословение, включающее все те слова, которые были обращены к каждому из колен, в известном смысле, каждый еврей наследует все те качества двенадцати сыновей, которые перечислил Яаков.

РАМБАН, хорошо знакомый с нравами и обычаями феодалов как в христианской Испании, так и в мусульманской Испании, а также в Палестине, мог по достоинству оценить насколько мягкими были, даже по меркам XIII века, условия, установленные Йосефом.

Лучшим (хотя и не идеальным) выходом для переводчика остаётся транслитерация таиственного имени Йосефа на язык перевода, что и делаю все переводчики ТАНАХа на современные языки. Цафна панеах — это и есть та вечная загадка, тот сокровенный смысл, который каждое поколение евреев заново разгадывает.

Удивительно точное объяснение роли толкователя снов дал в начале XVI в. Ицхак Абарбанель, опередив психоанализ на четыре столетия: сам сновидец не желает понимать свой сон, он подсознательно отталкивает простое и ясное объяснение, даже когда оно лежит на поверхности.

Христианской Европе понадобилось много веков чтобы понять, до какой степени она укоренена в римском праве, в античной культуре, в Древней Империи, и начать вполне осознано рецепировать и реставрировать то и другое… Но вот для Еврейских Мудрецов эта преемственность была вполне очевидна уже в V веке!

Яаков справедливо возмущается: «Речь твоя груба и бесчувственна». Желая уязвить Анупа, объяснить примитивность его речи, Яаков указывает на двойственную, человеко-животную, природу собеседника. Но ведь именно в этой, человеко-животной, природе, и заключается второй, глубинный, образно-символический пласт сна!

Мы, на самом деле, только заглядываем в бездонный колодец прошлого, в тот колодец, который уже для танахического Ицхака был «глубины несказанной», в тот колодец, с которого он сдвинул камень лишь на считанные мгновения, когда «происходит взаимопознание смерти и жизни», когда душа уже распрощалась с телом.

Что же это за «железный город такой высоты, что в него никогда не заглядывало солнце»? И каким же это «тусклым блеском» он при этом непрестанно светится? Почему Т. Манн называет его «преисподней»?.. Речь идёт о средоточии демонических сил еврейской метакультуры, что в терминах метаистории называется «шрастр».

Oграничение кровосмесительных связей знаменовало собой скачёк из животного царства в мир человеческих отношений. И именно этот вид трансрессивного секса, самый запретный, самый перверсивный и дикий (в буквальном и переносном смысле) проходит красной нитью через множество языческих мифов о происхождении богов.

Это первое проявление в человеческой истории того особого чувства, которое Кьеркегор назвал «экзистенциальный страх» На место солнечно ясного Авраама приходит трагически одинокий «лунный странник Авраам», как отныне и будет называть его Томас Манн.

Хам всего лишь опрометчиво болтал языком. Даже в своём грехе он находился на ступени нравственном становления неизмеримо более высокой, чем любой из героев языческой мифологии. Но для Торы этого не достаточно! Мало перестать быть животным! Надо ещё и стать человеком!

Люди, вкусившие с Древа познания — это душа человечества… Не случайно Т. Манн настойчиво называет Авраама «лунным странником» на протяжении всей своей тетралогии. И не случайно он вновь и вновь напоминает нам о трагическом одиночестве этого первого пророка «лунной веры»…