Журнал-газета истории, традиции, культуры
«Что значит не буду? Грейся, простудишься! Или портвейну?» «Мордвейн полтавский» еще страшнее — воняет. Может вывернуть. А так — набрать воздуха, глотнуть из эмалированной кружки, а потом уже выдохнуть. И сразу луку, полголовки откусить. Стало легко. Захотелось говорить.
Я закрыл окно, чтобы насекомые или еще кто покрупнее не лезли (ведь и соседские кошки приходят проверять Ванину кормушку, не стесняясь хозяина кабинета) и опять обратился к монитору. Через полчаса в окно, а это второй этаж, постучали. Ваня стучала лбом в стекло.
Вот так автор оказался в недоумении между читателем и персонажем. С одной стороны, у всех так бывает, ничего особенного и тем более сверхъестественного, а с другой — да и не было никаких страстей, по крайней мере — на пятьдесят процентов выглядело так. А двадцать копеек были? Автор уверен — да.
Когда мы в районе президентского дворца попросились пройти за оцепление, чтобы попасть в музей, строгие ребята — без шлемов и щитов! — нас пропустили. Приезжие из Америки и Европы могут повторить нашу просьбу, оказавшись рядом с оцепленной Красной площадью (здесь у меня меньше оптимизма — что обойдется без последствий).
Показания еще одного важного свидетеля, данные вроде бы сразу после пожара, теперь не перепроверишь. Он умер сразу после того, как их дал! Недоверие вызывает длинная история взаимоотношений запойного нарушителя с милиционерами — он мог написать все, что от него потребуется. Даже после смерти…
Свободная, заранее не подготовленная импровизация. Именно это привлекало на каждый КВН огромное количество зрителей… КВН не стал для нас хлебом, профессией, он просто учил нас обновляться, пробиваться там, где еще не успела закостенеть социальная среда, где еще ценятся быстрый ум и неожиданный взгляд.
В Северной Греции погибло несколько человек, наводнениями размыло дороги, смыло мосты на вздувшихся речках, при нас выглядевших пустыми руслами. Ливни с грозами, с мерцающим лесом молний, присущих громовержцу, ударили по пространству от Хорватии до Стамбула…
Рыхлые стенки памяти. Попробую повернуться от болезненных тем к теме болезни, это же — стариковский круг интересов. Лет десять тому назад посетил несколько заседаний литературного кружка в московском ЦДЛ. Его участники читали друг другу написанные ими тексты, в основном — драмы из своей полу-уже- клинической жизни…
В новой книге Пумпянского опять соединились репортерская дотошность, научная доказательность политолога плюс писательская отточенная образность. Журналист знает, что делает, знает, о чем пишет. Он — профи в отличие от полков диванных стратегов, заполняющих интернет. Другая цена слов.
Сказывается опыт многолетней примы, Света и с ними продолжает обычные театральные нормы общения. Они вообще нашли друг друга: Света — добрая, взбалмошная, статная, с седыми буклями, то ли императрица-мать, то ли — матушка-императрица, и вольнолюбивые казаки-казачки, привлечённые кормом и теплом в крепостной театр.
Беслан запугивал власть не только ощущением достижимости любого объекта, но и доисторической, нечеловеческой жестокостью, способной вызвать лавину неконтролируемого террора, кровной мести, национального безумия. А зачем власть пришла с оружием на Кавказ, влезла с тупой прапорщицкой самоуверенностью в старые разборки?
Сначала Кресненское дефиле между двумя хребтами, Пирином и Малешевской планиной, серпантины вдоль Струмы (одной из главных рек Болгарии) и следы камнепадов, потом поднимаемся примерно на километр…
Памятники этому царю разбросаны по двум близкородственным странам, для обеих он — опора национального самосознания. В Охриде Самуил построил огромную крепость, которая, позднее подновлена, стоит по сей день в этом духовном (и курортном) центре современной Северной Македонии.
Полгода мучила меня собственная задача (или я ее?), наконец, написал. Отработал. Каждый теперь может делать с этим текстом, что хочет, нельзя только сказать, что его нет. Еще раз посмотрю в окно, на пьедестал у явора: кто там к вечеру занял скамейку, какие усталые наработавшиеся за день люди?
В литературе я, конечно, это встречал: «Она почувствовала на себе чей-то взгляд». И дальше развиваются отношения. Но у меня-то — в принципе другой случай: во-первых, реагируют и мужчины, во-вторых, смотрю я, почти всегда, безо всякого интереса и отношения, просто наблюдаю.
Моих эпох не сосчитать с разбега. / О, как я жил в военном коммунизме / в послевоенном дне полуподвала, / в счастливом детстве общего барака!
«Да здравствует феодализм — светлое будущее всего человечества!». Вожди шаек становились баронами, бароны, долго подумав, искали себе королей и заодно — ограничения от них. То есть, даже низовая система бездельников становится опасной большой структуре, получив реальную власть.
Подлинная история четырех друзей из уральского городка, один из которых был повешен в тюрьме, второй командовал эскадроном инвалидов, третий прятался на хуторе. А четвертый возил царя.
О спекуляциях вокруг «еврейской древности». Смешно, но те, кто хотят видеть следы деятельности евреев в любом событии последних двух тысяч лет в Европе, идут по следам националистов из молодых наций. Пантюркистов, панславян… Не хватает разве евреям своей реальной истории последних пяти тысяч лет?
После его смерти остались десятки пачечек с переточенными лезвиями. Он же должен был понимать, что они останутся, что на его жизнь хватит и меньшего количества, а никто другой ими пользоваться не будет.
Его переживания оказываются внутри его метафор, они создают смысл, а у других — вылиты переживания вместо нового смысла. При всех болячках, которые есть у каждого человека, одни используют свои мысли и чувства для создания текста, а другие — создают текст, чтобы утишить боль.