Рубрика: Проза

Ночью мне снился Иерусалим. Небо было высокое, чистое и звёздное. Я сидел на камне на склоне Масличной горы и смотрел вперёд, туда, где возвышался Храм. Он был хорошо виден в звёздном свете.

Тогда ты не стучал, это точно. И потом тоже не стучал. Когда человек подписывает с ними договор, он начинает иначе разговаривать, взгляд у него меняется, как будто ему вживили другие глаза.

Я крутил-вертел ручку настройки, под кухонные своды входили голоса из Лондона, из-за океана и из Франкфурта, Анатолий Максимович Гольдберг компетентно анализировал ход боевых действий — так, будто возможно компетентно анализировать чудо.

Приход ночи Владимир Янкелевич В комнате становилось всё темнее, но свет включать не хотелось — в полумраке ничего не отвлекало от, в общем-то, невеселых мыслей.

— Но я, действительно, рад. Нам говорили, что итальянцы открыты и непосредственны, а женщины красивы. Теперь я вижу, что так оно и есть. — А еще мы — нервные, раздражительные, невыдержанные, всюду суем свои носы. К тому же, мы не говорим по-английски.

Все семейные — к жене, к детям тулятся, есть о ком позаботиться, с кем поговорить, посоветоваться. А он ушел к себе в чулан, лег на доски, прикрытые тонким матрасом, и нет его — слова ему некому сказать.

На Соловки они пришли ранним утром, на третий день плавания. Абсолютно желтые березовые материковые берега, аквамарин Белого моря, застиранное дождями светло-ситцевое выцветшее небо, без единого облачка, седые камни архипелага.

Он ушел тихо, спокойно, умиротворенно. Как человек, который закончил с земными делами.

— А где же вы, — поинтересовался Михаил Андреевич, — нашли этого… царя? — Поиски заняли две недели, — ответил Юрий Владимирович. — Комитет работал не покладая рук. Обшарили всю Европу и обе Америки…

Тем временем диктор продолжил, произнося слова не менее торжественным тоном, чем это некогда делал его знаменитый коллега Левитан: — Сегодня, 27 марта 1979 года, в столице нашей Родины городе Москве произошёл контрреволюционный государственный переворот…

Куда судьба тебя закинет, одному Богу известно. Вот, гляди: прадедушка из местечка перебрался в Харьков, дедушка — из Харькова в Москву, отец (то есть я сам) — из Москвы в Вашингтон, а тебе, может, в Австралию ретироваться придётся, или на Луну.

Она попала ко мне на допрос, как множество русских девиц, которых привозят разными путями, чтобы заниматься самой древнейшей профессией. Я уже свихнулся, устал от этих допросов.

Виновным. Ты спросишь, в чем? А я тебе отвечу: если человека признают виновным, то уже не важно… в чем конкретно.

Вскоре мне пришлось сменить место работы и пути наши с Лёней разошлись. Нет, мы не поссорились — просто у каждого была своя жизнь…

Всем неверующим Шток предъявлял свой паспорт, где, в графе «национальность», действительно, так и значилось: индейский еврей. Женат был Шток на Александре Кононовой, цыганке, актрисе театра «Ромэн». Национальность своей дочери определял, как «цыгейка».

Да вот хочу сделать тебе предложение, от которого ты не можешь отказаться. Съездить в Израиль по моему поручению…  И не на самолете как все добропорядочные туристы. А через пустыню. Через Синай. Нелегально.

Во! Кто виноват! Главное знать, кто виноват. Когда знаешь, кто виноват, уже не обязательно что-то делать.

Ночь, я сижу один в комнате. Я прерываю свой рассказ, о них, о папе и маме можно было бы написать роман. Можно и нужно. Но боюсь это мне не по силам. Возраст не тот и нет во мне отцовского упорства…

Он увидел в палате женщину в белом импортном, длинном манто, неслыханно дорогом, и это его потрясло.

… оказалось, что у меня обрезание, как у евреев. Значит, возможно, я — еврей. Но по документам я — сын отца Владимира.

Ненормальное может быть всегда и во всем. Просто не сразу и не всеми оно заметно. А наша задача… ведомства безопасности постоянно во всем и всюду ненормальное выявлять.