Журнал-газета истории, традиции, культуры
Это было последнее его письмо. Это было последнее его стихотворение — шутливое, про осенний дождик. Из боя под Стрельной не вышли живыми ни Марк, ни закадычный друг его Юрка Денисевич — никто. Слишком уж неравными оказались силы. А отец с матерью всё ждали и ждали от сына весточки…
28 декабря 1979 года сердце Юрия Владимировича остановилось… Прощание было во Дворце искусств, где, несмотря на предновогодье, людей собралось видимо-невидимо. Однако худрука Горбачёва, когда тот хотел возложить цветы, вдова остановила: «Игорь Олегович, простите, но покойный просил вас к гробу не подходить»…
Он искал ее почти месяц. Наконец нашел!.. Девушка горько смотрела на любимого: кому она нужна такая? Без руки. Из легкого только что вынули осколок, который, как показал рентген, прошел всего в семнадцати миллиметрах от сердца. Попов с ординарцем осторожно положили ее на носилки, вынесли из госпиталя…
Во время празднования золотой свадьбы корреспондент его спросил: «Правда, что вы женились на Вишневской через четыре дня после того, как впервые ее увидели?» Он улыбнулся: «Очень жалею, что потерял эти четыре дня»… Она пережила его на пять лет, и теперь они — рядышком, на Новодевичьем…
Я еще пронзительнее ощутил этого человека, который — очень вроде бы уже знаменитый и благополучный — всё равно до самого последнего своего дня всей душой оттуда тянулся к городу, к дому на Большой Морской, который перед ним «туманился», к этим холмам, к этой реке, к этому небу, к этой, изгнавшей …
КАКОЙ это был актёрище! Какой человечище! Всё в нем поражало мощью — рост, голос, талант… «Ваше благородие, госпожа удача!» Ну почему к этому «поразительному, самобытному таланту» ты оказалась такой недоброй? Ну почему обошлась с ним так чудовищно несправедливо? Ну почему?..
Да, обожаемую Лилю она боготворила и оправдывала во всех грехах, однако свою жизнь прожила совсем иначе. Скончалась Луэлла Александровна в 2003-м: ей было уже без малого девяносто три. У раскрытой могилы кто-то очень точно выразил общее ощущение: «Как будто мы хороним двадцатый век…»
Сейчас, когда с того, в шестьдесят первом, апрельского дня минуло шестьдесят лет, мне думается: сколько бы еще ни появилось покорителей космоса, в какие бы новые, неведомые дали очередные герои ни последовали, всё равно имя самого первого из них в историю человечества золотыми буквами уже вписано навеки.
В 1993-м группа именитых артистов во главе с Кобзоном прибыла туда на его 90-летие. Торжество, по местным масштабам, получилось грандиозным, но сам Вадим Алексеевич его проигнорировал, ворчливо отмахнувшись: «Я уже привык к валенкам, а на юбилей нужно во фраке, который с валенками не сочетается…»
Из всех пороков был он, по собственному признанию, более всего снисходителен к блуду и презирал бездарность. Без конца менял автомобили. Выпускал весёлые книжки. Восьмидесятилетним в третий раз женился, причём — на молоденькой, и потом утверждал, что стал «домосексуалистом». Острил бесконечно…
Со второй половины 60-х пришлось вплотную столкнуться с КГБ. Сначала Корней Иванович вместе с Лидией Корнеевной выступили по «делу Бродского», потом защищали Синявского и Даниэля, и уж совсем вопиющий случай — в своей московской квартире и на даче в Переделкине дали приют «главному врагу советской власти».
Каждый час плывет над Краковом мелодия «хейнала». В марте 1241-го, трубач на сторожевой башне известил этим сигналом о приближении татарской орды. Вражеская стрела оборвала его жизнь — и мелодия тоже прервалась на середине такта. Именно так, прерываясь, и звучит она — более семи веков!
Мне повезло: в 1971-м посмотрел у них «Гамлета» с Ольбрыхским в главной роли, а тогда, в 1980-м, — яркое действо под названием «… и Декамерон» по Боккаччо в инсценировке и постановке Ханушкевича. Сразу после спектакля, воспользовавшись приглашением художественного руководителя, я пришел за кулисы…
Чудом выжил лишь Отто Франк. Возвратился в Амстердам, где соседи передали отцу записи дочери, которые сохранились благодаря… жадности гестаповцев: из разрушенного убежища они тащили разное барахло, а бесценную тетрадку просто бросили на пол…
Власти относились к ней прохладно. Потому что характер имела независимый, не признавала никакого диктата сверху, в увеселениях весьма определенного толка участия не принимала. Однажды отказалась выступать перед Василием Сталиным. «По Конституции я имею право на отдых», — ответила по телефону.
Давным-давно озадачен я вопросом: кем же всё-таки был Сергей Владимирович Михалков прежде всего — поэтом или лукавым царедворцем; приспособленцем, который поставил свой талант на службу личному обогащению; очень мощным, очень хитрым функционером «сталинской закалки»?
Из ста с лишним песен, которые составляли его репертуар, исполнять позволялось не более тридцати, и, по сути, на каждом концерте, даже в самой-самой глубинке, присутствовал цензор… Слава Богу, была у Александра Николаевича его «грузинская княжна» и две доченьки, которых называл своим счастьем…
«Бог создал мужчину, а потом решил, что способен на большее, и создал женщину»… «Леди — это женщина, которая делает мужчину похожим на джентльмена»… «Женщины способны на всё, мужчины — на всё остальное».
При его жизни были опубликованы всего двенадцать опусов, и спустя тридцать лет после кончины имя Вивальди в списке итальянских композиторов даже не упоминалось. В XIX веке о нём говорили лишь как о композиторе, чьи ноты переписывал великий Бах. А осенью 1926-го случилось чудо…
В ту пору, когда я встретился с Ольбрыхским, времени после трагической гибели другого замечательного артиста польского кино, Збигнева Цыбульского, прошло немного, боль от потери была еще очень остра, и, говоря о Данеке, соотечественники частенько подчеркивали: «второй Цыбульский». Ольбрыхский возражал…
Зрители актера с его колоритными персонажами, как правило, отождествляли. Например, однажды Смирнов заглянул ко мне в редакцию и я после провожал Алексея Макаровича до метро, только стали переходить «ватрушку», словно из-под земли вырос какой-то алкаш с бутылкой: «Федя, друг, выпьем… Надо, Федя…»